Шнитке А.Г. Беседы, выступления, статьи

Шнитке А.Г. Беседы, выступления, статьи

От составителя

Альфред Шнитке внешне спокоен: он говорит размеренно, но синтаксически непросто, не доверяя клише устной речи. Никаких общих мест. Привычное выглядит иначе, любая проблема соседствует с антитезой. Всё, казалось бы, и ясно, но неоднозначно. То, что лежит на поверхности, видится вдруг с разных точек зрения. То же — в музыке. Иногда она может показаться даже несколько старомодной. Трезвучия, простейшие интервалы — они здесь на каждом шагу. Мы слышали их много раз в другой музыке. И всё же именно сейчас они особым образом приковывают внимание, заставляя прислушаться, словно притягивая невидимым магнитом. За ними, как в системе зеркал, встает длинный ряд отражений, ассоциаций, уводящих к основам смысла, к опыту самой жизни. Много раз, слушая самого композитора и его музыку, я испытываю что-то общее. Потом неожиданно стало ясно: если записать то, что он говорит, — редактуры не потребуется. Он говорит как пишет. Кажется, Фердинанд де Соссюр первым ввёл разделение речи и языка. У Шнитке явно преобладает языковое начало. Корневой, глубинный смысл и музыкального, и словесного языка раскрывается порой в оборотах многократно «бывших в употреблении». Но Шнитке снимает с них шелуху этих употреблений, счищает закостеневшие наросты, проясняет то, что Андрей Белый называл «заобразным, прародимым». И это не простая реставрация смыслов, как часто бывает при стилизации. Шнитке нисходит к предельной простоте языка, к его неделимому атому; затем — укрупняет его, превращает в знак, вбирающий свет истории. И в этом смысле композитор совершает почти дантовский путь, чтоб «вновь узреть светила».

Идея незамкнутого круга, а точнее — спирального витка, присутствует во всех важнейших сочинениях Шнитке. Так, например, «герой» его инструментальных концертов (в этом жанре столкновения конфликтных сфер становятся, пожалуй, наиболее острыми) в конце «пути» обязательно возвращается к чему-то исходному, главному, переосмысливает его. Испытания не проходят даром: всегда в кодах симфоний и концертов атмосфера проясняется, открывается необозримый и бесконечный простор (Третий скрипичный концерт. Concerto grosso № 2, Виолончельный концерт). Музыка приобретает новое измерение, как порой человеческиски — новую точку опоры. По сути, вся музыка Шнитке является попыткой сделать осязаемым это новое «измерение». В чём оно? В глубинном подтексте происходящего, в объёмности символики любого звука, темы, образа. Произведения Шнитке не исчерпываются реальным звучанием: след от них остаётся в памяти надолго, заставляя размышлять, иначе, глубже посмотреть на всё услышанное. Его музыка входит в нашу жизнь неиллюзорной, духовной реальностью.

В небольшом московском рабочем кабинете композитора висит картина его друга, художника Владимира Янкилевского. Элементарные геометрические фигуры складываются, казалось бы, в абстрактную декоративную композицию. Приглядевшись, однако, начинаешь понимать внутренние смысловые связи, их символику, улавливать нити единства, реально ощущать «силовые» линии напряжения. Те же, почти магнетические линии пронизывают музыку Шнитке. Её смысл никогда не раскрывается сразу, с первого взгляда, в виде готовой информации, но требует вхождения, вживания, являясь, по существу, таким же процессом испытания или исследования, как и сама реальность. Смысл целого раскрывается порой лишь в самом конце, с последним итогом всего происшедшего. А всё прежнее оказывается подготовкой, нащупыванием этого внезапно открывшегося нового измерения музыки. На концертах, где исполняется музыка Шнитке, всегда много слушателей. Это люди разные; но все они находят в его сочинениях что-то для себя важное — то, что помогает лучше понять жизнь, время, культуру. Премьеры сочинений Шнитке перерастают рамки чисто музыкального события; невольно вспоминаешь особую, волнующую атмосферу первых исполнений сочинений Шостаковича. И не случайно. Музыка Шнитке во многих своих чертах прямо соотносит -ся с творчеством его старшего современника. Это прежде всего настойчивое стремление вывести музыку за её собственные условные рамки, сообщить ей смысловую незамкнутость, открытость в бесконечную даль времени. Ведь многие шостаковические финалы находятся, по сути, за рамками, за скобками произведения, переводя восприятие в иной, более сложный символический план. Финал «воспаряет» над произведением, открывает неожиданный выход вовне. У Шнитке присутствие символического плана становится постоянным. Любое его сочинение — это не просто текст, но ещё и некий текст в тексте, подводная часть явного. Это не просто музыка, но раздумье о ней и монтаж разных музык. Симфония, соната, концерт разворачиваются не столько как конструкция, сколько как цепь взаимосвязанных или конфликтных событий.

Борьба полярностей, неровность пульса, фаустовская неоднозначность — в этом нерв творчества Шнитке. Беспокойное и точное ощущение двуединства мира пронизывает всю музыку композитора. Возникнув, любой, даже самый простой образ погружается в сложный контекст окружающих событий или сталкивается со своей противоположностью. Вспоминаю, как на репетиции, прослушав финал Третьего скрипичного концерта, Святослав Рихтер подошел к автору и, лукаво улыбаясь, спросил: «Так что же всё-таки здесь у вас: мажор или минор?!» Балансируя на грани света и мрака, события в симфониях и концертах Шнитке приходят к мучительно трудной гармонии.

…Музыка Шнитке — феномен особого рода. Мы чувствуем в его сочинениях многое из того, что составляет духовную атмосферу времени; в них сплавлены и отражены разные проблемы, воспринятые художником отовсюду. Для Шнитке не существует «своего» и «чужого», старого и нового — так же как не существовало этих понятий для Джойса, Эйнштейна, Элиота, Стравинского, расширивших наши представления о единстве мира и универсальном характере человеческой культуры.

Музыка Шнитке сегодня широко популярна: ни одно его сочинение не остаётся неисполненным, многие пишутся по заказу известнейших солистов и исполнительских коллективов разных стран; число компакт-дисков с записями его сочинений составляет несколько десятков и постоянно растёт! Партитуры Шнитке издаются в России, Австрии, Франции, Германии, США. Премьеры его сочинений с успехом проходят в крупнейших концертных залах мира, причём не только в фестивальных программах, но и в смешанных филармонических концертах, не рассчитанных на специально подготовленную публику. Фестивали, посвященные его музыке, проходят в Горьком (1989), Стокгольме (1989), Лондоне (1990), Турине (1993); циклы концертов — в Мальме и Гетеборге (1988), Зальцбурге (1990), Хаддерсфильде (Англия, 1990). В небольшом шведском городе Лунд, со старинным университетом, даже образовано Общество имени Шнитке (1988). В мае 1981 г. Шнитке избирается членом Западноберлинской Академии искусств, в июле 1986 г. — членом-корреспондентом Баварской Академии изящных искусств, в мае 1987 г. — иностранным членом Шведской королевской Академии, в 1989 г. — членом Гамбургской Академии. Он является почётным членом Академии Саксен-Анхальт (1992), Йенской Академии искусств (1992), Венского хорового общества (1993). В 1989 г. ему присуждается Ника — приз Союза кинематографистов СССР, в 1992 г. — престижная японская Premium Imperiale. немецкая Баховская премия, в 1993 г. — премия Российского независимого фонда Триумф за высшие достижения в области российского искусства за последние годы.

С Альфредом мы знакомы очень давно. Помню его ещё в середине шестидесятых годов, около дома на улице Дмитрия Ульянова, где долгое время жил и я. Однажды, уже в конце семидесятых, войдя к нему в кабинет, я услышал: «С авангардом покончено». При этом Альфред показал партитуру только что законченного Третьего скрипичного концерта. Вместо привычной сложной, «рваной» фактуры — чистое, разреженное звуковое пространство: «золотой ход» валторн в мерцающем мажоро-миноре. И тут же я вспомнил, как однажды увидел Альфреда, поджидавшего меня в машине на пыльной улице около метро Университет: сидя с запрокинутой головой, он был полностью погружена себя, словно пребывая в ином измерении. Это был совсем не тот Альфред — оживлённый, остроумный, каким мы привыкли его видеть каждый день. Это был другой человек, медиум, некто, кем написана (или, как говорит сам Альфред, «уловлена») музыка финалов Третьего скрипичного концерта. Пер Гюнта, Первого виолончельного концерта, Хорового концерта… Мы начали активно (с магнитофоном) беседовать весной 1985 года по предложению самого Альфреда. К несчастью, его инсульт летом того же года прервал эти беседы на несколько месяцев. Он позвонил мне лишь поздней осенью. Вскоре мы вновь повели наши разговоры.

В конце восьмидесятых годов Альфред перевозил весь свой домашний архив с одной квартиры на другую (в том же доме), я помогал ему; попутно мы сортировали бумаги, составили полный каталог его сочинений. Весь этот архив, включающий эпизоды, эскизы, партитуры ранних сочинений, письма, наброски лекций, ещё ждет своего исследователя. Огромное число партитур кино— и театральной музыки лежит практически неразобранным в библиотеках оркестра кинематографии на радио и в библиотеках различных драматических театров. Я рад, что в этой книге удалось опубликовать часть не известных ещё текстов Шнитке, а также интервью, взятые мною в разное время у его друзей — музыкантов и художников. Каталог сочинений (включающий дискографию), а также список статей и интервью составлялся и периодически обновлялся под наблюдением самого композитора. Хочу в заключение выразить благодарность Наталии Павлуцкой и Вадиму Яковлеву за большую помощь в подготовке этой книги к печати.

Александр Ивашкин. 1994 г. Москва