А. В. Богданова
«Андрей Эшпай: Монографический очерк»
Отрывок из книги Богдановой Аллы Владимировны "Андрей Эшпай: Монографический очерк", М.: Сов. композитор, 1986.
Основные разделы:
С фольклором Поволжья связан и один из самых крупных фортепианных циклов тех лет. Это написанные в 1948—1949 годах (на первом-втором курсе консерватории) и изданные в 1949 году «Легкие пьесы на темы народов Поволжья». Они продолжают линию пьес педагогического назначения, которая сохранится и в дальнейшем.
В целом этот цикл отличается большими масштабами и большим «географическим» разнообразием по сравнению с первыми, трехчастными сюитами на марийские темы; умело выстроенной (по принципу контраста) драматургией, полнотой выявления характера мелодий и, конечно, точностью отбора красивых и разнообразных народных тем.
Можно смело рекомендовать педагогам, выбирающим репертуар для своих учеников, этот нетрудный, очень свежий, национально-колоритный цикл.
Первые консерваторские сочинения были написаны Эшпаем в классе Н. П. Ракова.
А. Эшпай:
«Николай Петрович Раков — друг моего отца, композитор, создавший одно из лучших сочинений на марийскую тематику — «Марийскую сюиту». Классичность и правильный подход к фольклору — вот что отличает это сочинение, знакомое мне с детских лет.
Николай Петрович — композитор высокопрофессиональный. Он великолепно знает оркестр, имеет безукоризненный вкус и такт. Я занимался под его руководством сочинением, оркестровкой и обязан ему очень многим».Добавим, что Андрей Эшпай в финале своего Первого концерта для фортепиано с оркестром разрабатывает одну из тем «Марийской сюиты» Ракова, в свою очередь, узнавшего ее от Якова Андреевича Эшпая.
Из класса Н. П. Ракова Андрей перешел к Н. Я. Мясковскому, а после его кончины завершил консерваторский курс у Е. К- Голубева, ученика Мясковского, опытнейшего педагога, воспитавшего многих известных музыкантов (среди них — А. Холминов, Т. Николаева, А. Султанова, А. Шнитке).
Какими бы внешними обстоятельствами ни диктовались эти перемены, объективно они были полезны для развития таланта молодого композитора. Еще Гретри писал: «Я часто думал, что не следует оставаться все время у одного и того же учителя, мы слишком поздно узнаем, к чему предназначила нас природа… Наш гений (ибо у каждого есть свой) не всегда подсказывает, что ему нужно, но предоставьте ему выбор, и хотя бы случайно, он жадно схватит то, что имеет ближайшее отношение к его душевной организации и индивидуальности». [Гретри А. М. Мемуары, или Очерки о музыке. — М.; Л, 1939, Т. 1, с. 73.]
Показателен тот факт, что Эшпай, хотя и многое брал от своих педагогов, но не был в плену их методов как композитор; его судьба художника сложилась счастливо: он имел руководителей опытных, талантливых, и не подавляющих его только еще формирующуюся личность.
А. Эшпай:
«У Мясковского был настоящий и редкостный дар учителя — второго такого я не знаю. Он не предлагал свое решение, а подходил к полке с нотами (занятия обычно проходили у него дома), снимал оттуда один из томов, безошибочно находил в нем нужное место и говорил: «Давайте посмотрим, как это сделал такой-то (и называл имя композитора), как он поступил в случае, аналогичном вашему. Советую посмотреть еще и такие-то произведения». Он не давал своим ученикам модели, схемы готовых решений, а сопоставлял разные методы, «подталкивал» воображение, заставлял искать свое собственное выражение мысли.Эшпай глубоко воспринял совет Мясковского композиторам самим исполнять свои произведения. Никто другой, даже более яркий исполнитель — не передаст замысла лучше, чем автор. Кроме того, владение инструментом помогает и непосредственно при сочинении.
А. Эшпай:
«Уверен, что композитор, который совершенно не владеет фортепиано, не сможет написать хороший концерт для фортепиано. Знание инструмента, не книжное, но практическое ощущение клавиатуры, «пианизм» — незаменимые помощники композитора».Удобная фактура, легко исполняемые пассажи, даже самые виртуозные, концертный блеск — свойственны всем фортепианным произведениям Эшпая. Стиль же их претерпел очень большие изменения: это был «путь к себе» от первых, во многом подражательных опытов.
К их числу можно отнести ранний Этюд — пьесу, написанную профессионально, но еще не очень самобытную, по стилю. В более зрелых произведениях Эшпая можно узнать сразу, по первым же интонациям, как правило, броским, приковывающим к себе внимание. Здесь этого нет. Сама тема (она принадлежит М. Ф. Гнесину) предопределила трактовку этюда как концертной пьесы лирикодраматического плана, в традициях композиторов-романтиков.
Среди ранних произведений Эшпая выделяется Сонатина для фортепиано (1950). Кроме автора, ее с успехом исполняли в разных городах А. Бахчиев, Я. Зак, М. Воскресенский. Сонатину Эшпая охотно включают в свой репертуар молодые пианисты; она часто звучит на конкурсах молодых исполнителей Поволжья, Прибалтики. В письмах, адресованных композитору, часто повторяется просьба — прислать ноты Сонатины или хотя бы ее финала — токкаты.
Сонатина представляется одним из наиболее самобытных ранних произведений Эшпая.
Мастерство композитора проявилось здесь в органичности применения марийских интонаций (легко и ненавязчиво разрабатываемых) — в классической сонатной форме. Пентатоника, уже в начале первой части, завораживает теплой ласковостью и душевным покоем. Интонация найдена — и затем распевается, варьируется, обволакивая слух своей женственной мягкостью. Контрасты в этой музыке представляются скорее оттенками одного состоя-ния. Все основные темы родственны по своим интонациям. Особенно запоминается, пожалуй, легкая, построенная на статичных и светлых аккордах тема — она как бы парит в воздухе. Удивительно импрессионистская тема! Впрочем, как и вся первая часть. Подчеркнем еще раз точное чувство жанра — камерность и в развитии мысли, и в мелком плетении формы.
Сонатина трехчастна; ее части обособлены. Вероятно, это объясняется тем, что они не создавались сразу как одно произведение: так, Токката была вначале написана как самостоятельная пьеса, а уже потом стала финалом цикла.
Во второй части, в характере изящного, чуть церемонного, горделивого танца, можно (на мой взгляд) усмотреть влияния Дебюсси — композитора, чьей музыкой Эшпай увлекался в то время. Лаконичная и совершенно законченная пьеса в характере прелюдии оставляет большое впечатление и вполне может восприниматься (и быть убедительной!) вне цикла.
То же можно сказать о финале — известной токкате. (Все-таки не чрезмерна ли эта «автономность» частей, хотя каждая из них в своем роде бесспорно хороша?)
Токката — темпераментная, «мускулистая», внутренне раскованная — перекликается со знаменитой пьесой А. Хачатуряна. Токкатность станет характерной и для многих страниц более позднего творчества Эшпая. Кстати, этот жанр любил и Равель: вспомним его «Токкату» из сюиты «Могила Куперена». Свободная игра фантазии, динамизм, жизнерадостность — все это легко передается токкатными приемами, близкими Эшпаю и тем, что они фортепианны по самой своей сути.
Слушая Токкату Эшпая, интересно наблюдать за тем, как постепенно возникают в ее «вечном движении» темы песенного характера. Вначале появляется мелодия горномарийской девичьей песни, записанной его отцом. Непонятно, какими тайнами искусства проникла она сюда и стала «своей», необходимой для этой динамичной музыки!
Потом звучит еще более напевная марийская тема. Настойчивая, истинно токкатная повторность основной интонации в мачале пьесы сменяется трепетным лирическим эпизодом — оживленным, взволнованным, исполненным изящества — и контрастным по отношению к энергичному «втаптыванию» темы в начале. Токката Эшпая подобна красочному калейдоскопу: каждый рисунок его нов и по-своему красив.
Занятия сочинением шли параллельно с совершенствованием пианистического мастерства. Эшпаю и здесь сопутствовала удача — он попал в класс к Владимиру Владимировичу Софроницкому. (Но разве «везение» такого рода не определяется самим учеником, его талантливостью и волей?) Занятия проходили обычно дома у Софроницкого.
А.Эшпай:
«Я имел счастье играть с Владимиром Владимировичем в четыре руки — помню, например, как исполняли на двух роялях хачатуряновский концерт. Играл он, как пружина: легким и сильным звуком, советовал и нам играть «опертым звуком». Он не любил многословных объяснений, но из того немногого, что он говорил, мысль его была абсолютно ясна. Чаще Владимир Владимирович предпочитал показывать на рояле, чего он хочет от ученика.
Я слушал Софроницкого в музее Скрябина, в удивительной, совершенно домашней обстановке. Это было подлинное музицирование. Я благодарен судьбе за то, что имел возможность общаться с этим великим музыкантом».Личность Софроницкого не могла не повлиять на формирование вкусов и привязанностей Андрея Эшпая. Он увлекается Скрябиным и играет в то время много его сочинений. По-прежнему среди его любимых авторов — Дебюсси, Равель, Григ.
Андрей Эшпай сформировался как пианист романтического склада, но ни в какой мере не склонный к преувеличенному выражению эмоций, очень современно мыслящий, с тенденцией к крупному штриху в изложении материала. Ибесспорно существует связь между его исполнительскими особенностями, привязанностями — и творчеством. Можно отметить виртуозный блеск, концертность, чувство эстрады, всегда присущие Эшпаю — автору сочинений для фортепиано.
Четкая лепка формы, резкость граней, острота контрастных сочетаний на всех уровнях — в динамике, ритме,। фактуре — также связаны с особенностями его пианизма. В конечном же итоге и пианистический и творческий облик Эшпая обусловлены своеобразием его таланта, личности художника.
Первый концерт Эшпая для фортепиано с оркестром посвящен памяти Мориса Равеля, одного из самых любимых композиторов Эшпая. В этих двух художниках, в самом типе их темперамента и мироощущения, выражаемого в музыке, много сходного. Поэтому Андрей Эшпай уже в юности с радостным удивлением обнаруживал в партитурах Равеля все, что так близко ему самому. Он восхищался своеобразием освещения фольклора в музыке Равеля и, как ни странно, А. Эшпай находит, что великолепное Трио Равеля — «абсолютно марийское сочинение». Его пленяла чистота диатонических ладов в «Дафнисе и Хлое», «Игре воды»; смелое соединение средств симфонического оркестра — и джаза, мюзик-холла — в опере «Дитя и волшебство», в Концерте для фортепиано с оркестром. Равель часто обращается к хореографическим жанрам; стихия танца очень близка ему — и это также перекликается с устремлениями Эшпая; среди его любимых сочинений — «Вальс», Концерт для левой руки, «Благородные и сентиментальные вальсы», и, разумеется, балеты.
Продолжая мысль о французских влияниях, вспомним и Клода Дебюсси — его прозрачная красочная оркестровка, с обилием солирующих инструментов, легкость и «воздушность» тянущихся созвучий — все это было воспринято Эшпаем.
Истоки музыкальных привязанностей композитора, возможно, объясняются и тем, что отталкиваясь в профессиональном творчестве от марийского фольклора, он не мог пройти мимо импрессионизма, поскольку и мелодии Эшпая пентатонного склада, а отсюда и лады, гармония, оркестровка оказываются близкими импрессионистскому искусству. Импрессионизм стал одной из «отправных точек» формирования стиля Эшпая в годы его юности.
Первый фортепианный концерт исполнен впервые Татьяной Николаевой и оркестром под управлением Евгения Светланова. В авторской интерпретации концерт звучал во многих городах — Москве, Горьком, Таллине, Риге, Вильнюсе, Киеве, Волгограде, Казани, Йошкар-Оле, Ростове- на-Дону, Куйбышеве, Саратове, Минске, Баку, Одессе, Новосибирске, Харькове; за рубежом — в Кельне, Софии. Сейчас, пожалуй, Второй фортепианный концерт, воспринимается более ярко, но и в Первом много сильных, художественно убедительных, волнующих страниц.
В работе над концертом совершенствовалось оркестровое мышление композитора, впервые создавшего многочастный цикл подлинно симфонического размаха.
В первой редакции сочинение Эшпая (это была его дипломная работа) исчерпывалось одной частью. Потом, по настоянию А. И. Хачатуряна, Андрей Эшпай написал еще две части, дополнив и развив первоначальный замысел.
А. Хачатурян:
«Мне очень понравилась настойчивость Эшпая. Продолжать или переделывать старое сочинение очень трудно: чаще композитор предпочитает написать новое, чем переделывать старое. Но так как Эшпай — сильный композитор, так как у него огромная композиторская воля, то он смело взялся и довольно быстро написал вторую и третью части».В Первом концерте есть уже и масштабность развития, и значительность самих музыкальных образов — контрастных и содержательных, развиваемых в драматических столкновениях и претерпевающих большие внутренние изменения. В предшествующих сочинениях эти качества не были еще выражены так определенно.
В концерте для фортепиано с оркестром утвердились основные черты стиля Эшпая: эмоциональная открытость и искренность, тонкость колорита, динамизм, энергия. Но прежде всего следует отметить главное качество — национальную характерность. Сочинение построено на нескольких марийских темах, вплетающихся в музыкальную ткань, как яркие нити. Можно отметить во второй части великолепную лирическую мелодию, записанную композитором от народного музыканта Тойдемара, или певучую горно-марийскую песню (из записей Якова Андреевича Эшпая), или народные темы из третьей части.
Но марийский фольклор присутствует в этой музыке не только в виде цитат; его признаки обнаруживаются во многих собственных темах Эшпая: то в оригинальном размере, характерном для народных марийских песен, то в прихотливой акцентировке, то в своеобразном мелодическом обороте.
Национальное марийское начало органично сочетается в стиле концерта с импрессионистическим. Так, импрессионистична по колориту вся вторая часть. Кроме того, один из самых ярких музыкальных образов этого сочинения основан на теме из оперы Равеля «Дитя и волшебство». Любопытно, что из краткой, как бы недопетой, эта мелодия в концерте превратилась в широкую, кантиленную, романтически-взволнованную. Тема изменяется в соответствии с логикой развития подобных тем в русской классической музыке (и в соответствии с логикой жизненных явлений): от созерцания красоты человек приходит к страстному ее утверждению, молитвенному преклонению, готовности к самопожертвованию. Именно такова природа торжественноапофеозных итогов развития многих и многих инструментальных лирических образов, созданных русскими композиторами.
Равелевская тема в интерпретации Эшпая неожиданно обнаружила сходство и с рахманиновскими лирическими темами. Традиции русского фортепианного концерта (и прежде всего, Рахманинова) ясно ощутимы в сочинении Эшпая как в общем колорите музыки, так и в отдельных деталях. Эту параллель, весьма существенную для всего творчества Эшпая, можно провести более четко в отношение его раннего периода. Рахманинов был одним из вдохновителей, «добрых гениев» его юности. Неистовый, страстный лиризм музыки Рахманинова, его тяготение к концертности (всегда, однако, подчиненной поэтической идее), широта эмоционального диапазона — от созерцательности, статики до предельной экспрессивности и взволнованности; умение найти ту меру сложности или простоты изложения, которая составляет секрет общительности его музыки — все это — и многое другое! — восхищало Андрея Эшпая еще в юности, когда он слушал или исполнял произведения Рахманинова. Любовь к этому истинно русскому композитору А. Эшпай сохранил на всю жизнь. Уже в зрелые годы он возглавил жюри первого всесоюзного конкурса пианистов имени Рахманинова.
В первом, юношеском концерте для фортепиано с оркестром воздействие концертов Рахманинова проступает открыто, по крайней мере в двух аспектах: в сфере интонаций и в методах развития материала — в типе фортепианной фактуры, в том, как она обогащается, свободно разрастаясь, достигая очень высоких кульминаций.
Убедительный синтез различных национальных культур — марийской, французской, русской — составляет своеобразие этого сочинения.
Богданова А. Андрей Эшпай: Монографический очерк. 2-е изд., доп. — М.: Сов. композитор, 1986. — 168 с., с илл. Это популярный очерк о советском композиторе, лауреате Государственной премии СССР, народном артисте СССР А. Я. Эшпае. Первое издание книги вышло в 1975 г. За последние годы композитором создан ряд новых значительных сочинений: Второй концерт для скрипки с оркестром, балеты «Ангара» и «Круг», Четвертая симфония, Концерт для гобоя с оркестром, — все они рассматриваются на страницах публикуемой книги.