Клара Хаскил
Клара Хаскил
(7 января 1895 г., Бухарест — 7 декабря 1960 г. ,Брюссель)
Исполнительское мастерство замечательной румынской пианистки Клары Хаскил проникнуто красотой и гармонией. Сила ее искусства в том, что оно возвращает человеку, живущему в напряженном XX веке, в значительной степени утраченную и драгоценную способность непосредственного восприятия музыки. Под руками Хаскил звучит музыка во всей ее первозданной чистоте и прелести. Играет ли она Шумана или Моцарта, Шопена или Шуберта, она неизменно выявляет исконную сущность музыки — ее мелодичность и демократизм.
Клара Хаскил родилась 7 января 1895 года в Бухаресте. Уже в очень раннем детстве она проявила незаурядную музыкальную одаренность. Училась играть сразу и на скрипке, и на рояле, причем обладала всеми данными, чтобы стать замечательной скрипачкой. Но победила любовь к фортепиано. До того, как она в возрасте десяти лет отправилась в Париж, она уже некоторое время занималась в Вене у Рихарда Роберта — учителя Рудольфа Серкина. В Париже маленькую Клару взял под свое покровительство Альфред Корто. Именно к этому времени относятся первые публичные выступления юной пианистки. А уже в 15 лет Хаскил покинула Парижскую консерваторию, получив первую премию по фортепиано. В начале самостоятельной концертной деятельности Хаскил много выступала в ансамбле с всемирно известными музыкантами: со своим соотечественником Джордже Энеску, с Пабло Казальсом и с Эженом Изаи. С Изаи она сыграла все скрипичные сонаты Бетховена (которые 30 лет спустя записала с Артюром Грюмьо).
Когда разразилась вторая мировая война, К. Хаскил, приняв приглашение графини Пастрё, вместе с другими артистами поселилась в ее замке недалеко от Марселя. Там она находилась до момента оккупации города гитлеровскими войсками. Ей удалось бежать в Швейцарию. Она поселилась в Вевее, где позднее у нее появились такие знаменитые соседи, как Пауль Хиндемит, Вильгельм Фуртвенглер и Чарли Чаплин. После окончания войны Хаскил вновь вернулась к концертной деятельности, которая не прекращалась до внезапной кончины пианистки, наступившей в декабре 1960 года в результате несчастного случая на вокзале в Брюсселе.
С конца 40-х годов Хаскил начала много записываться (в числе ее первых записей Четвертый концерт Бетховена с Лондонским симфоническим оркестром под управлением Карло Цекки). В 1950 году на фестивале в Прадо был записан фа-ми- нсрный концерт Баха, дирижировал Пабло Казальс. Множество основных произведений репертуара пианистки записала французская фирма „Филипс».
Известность Клара Хаскил завоевала в первую очередь своими трактовками сочинений Моцарта, Шуберта, Шумана. Но помимо этих композиторов она играла и музыку Скарлатти и Бетховена, Равеля и Шопена. Проявляла интерес и 
к современной музыке: в ее программах мы встречаем имена Хиндемита, Бартока, Фальи.
Интерпретации Клары Хаскил вводят нас в атмосферу возвышенности и чистоты, в которой творит человек удивительно скромный, сдержанный и добрый. Стихия пианистки — благородная медитация, согретая искренней эмоциональностью, чуждой всяким преувеличениям. Она не любит резких звуковых контрастов, темповых противопоставлений, внезапной смены настроений, подчеркивает не остроту внутреннего конфликта, а красоту самой музыки. Ее исполнение отличает „текучесть» (выражение К. И. Игумнова), когда все произведение рождается на наших глазах и звучит как единая, непрерывно льющаяся мелодия.
Когда слушаешь Хаскил, то совершенно не возникает вопроса: „А каково чувство стиля у пианистки? Как играет она Моцарта, а как Шумана и т. д.?» Хаскил всегда и во всем остается сама собой, не стремясь ни в коей мере к оригинальности, она никого не повторяет, нигде не заимствует, но и не ниспровергает основ, не разрушает традиций. Изысканный, тонкий вкус, необычайно развитое чувство меры позволяют ей на редкость тактично и ненавязчиво претворять свой замысел, свойственное ей глубокое проникновение в музыку, удивительно верное ощущение настроения исполняемого произведения. Настроение, реализованное в определенном характере звучания, в темпо-ритме, царит во всем сочинении, цементирует целое, то есть является и формообразующим элементом исполнения. Части целого — различные части сонаты или главную и побочную темы экспозиции в сонате — Хаскил чаще всего не противопоставляет друг другу, ничем не подчеркивает возникновения и завершения каждого раздела; у нее одно продолжает другое, не рождая конфликта, не нарушая мерного течения музыки. Но эта мерная текучесть никогда не становится монотонной, назойливой или скучной. Напротив, она завораживает и очаровывает.
У Хаскил все поет, нигде она не отказывается от мягкого, ласкающего прикосновения к клавиатуре. Поют стремительно несущиеся пассажи в финале шумановских вариаций на тему ABEGG — и поражаешься одновременно потрясающему виртуозному блеску, изяществу исполнения и обаятельной красоте звучания; поют пассажи в моцартовских концертах, сопровождающие звучащую в оркестре тему, — и теплый тембр звука Хаскил удивительно сочетается и с мягкостью высказывания струнных, и с печальным голосом флейты; поют аккорды в „Охотничьей песне» из „Лесных сцен» или в третьей пьесе из „Пестрых листков» Шумана — и при этом сохраняется необходимая активность и ритмическая энергия. Ни один звук не выпадает из слухового внимания пианистки. Может быть, поэтому мы не встретим у нее нигде „обильной», романтической педализации, которую можно было бы ожидать в произведениях Шумана или Шопена. Все, а особенно пассажи, звучит почти классически прозрачно.
В интерпретациях пианистки нет проявлений крайних эмоциональных состояний: бурных всплесков темперамента, мощного, оглушительного фортиссимо или, напротив, стремления надолго погрузиться в мир трагических переживаний. Даже такую таинственную, программную пьесу, как „Заколдованное место» в шумановских „Лесных сценах» с романтическим эпиграфом из Ф. Хеббеля, одно название которой могло бы вызвать массу темных, мрачных ассоциаций, Хаскил играет в свойственной ей медитативно-повествовательной манере, отнюдь не сгущая красок. Но в то же время отсутствие категоричности в трактовке, мягкость, какая-то легкая недосказанность оставляют простор для таинственно-романтических фантазий.
Играя, Хаскил не философствует, не декларирует, а спокойно повествует. Для того, чтобы высказаться, ей нужны чрезмерно медленные темпы. Мы не услышим у нее, пожалуй, не только „чрезмерно», но подчас и „традиционно» медленных темпов. Как неожиданно подвижно играет она фа-диез-минорный „Листок из альбома» Шумана („Пестрые листки»), это дивное лирическое интермеццо, или вторую часть ре-минорного концерта Моцарта! И в этом неповторимая прелесть хаскиловских трактовок: в движении, в непрерывном изменении, свойственном всякой живой материи, передает она свои ощущения.
Клара Хаскил принадлежит к тому типу художников, которые, ничего не провозглашая и не возвещая, незаметно, но неуклонно забирают нас в плен своего искусства. Масштабы ее дарования, ее очаровательный талант всегда безошибочно вели ее по своему, особому пути.
Автор статьи: М. Дроздова