Клаудио Аррау
Клаудио Аррау (1903-1991)
Клаудио Аррау – выдающийся, уникальный, феноменальный, потрясающий пианист ХХ века. Мальчик-вундеркинд, родившийся в Чили, своей игрой на рояле со временем завоевал весь мир. Его незаурядное исполнительское искусство, его необыкновенная музыкальная память, его обширный репертуар – всё это поражало, удивляло, восхищало публику. У его искусства были как восторженные почитатели, так и критики, упрекавшие его исполнение в излишней показной виртуозности и формальности трактовок.
Но никого его игра не оставляла равнодушным. И даже сейчас, благодаря записям, мы можем наслаждаться его талантом, его тонким чувством стиля, уникальной трактовкой, невероятной виртуозностью, прекрасным владением любимым им инструментом. Аррау играл на сцене всю свою жизнь. Начав свою карьеру в 6 лет, он продолжал выступать вплоть до самой кончины. И в последнем своём выступлении в Лондоне, когда ему исполнилось 83 года, он покорял публику зрелостью интерпретации и своим виртуозным мастерством.
Что же исполнял Аррау? В его исполнительском «багаже» сочинения композиторов, прежде всего, XIX века: Л. Бетховен, Р. Шуман, Й. Брамс, Ф. Лист, Ф. Шопен, Э. Григ, П. И. Чайковский, Ф. Шуберт, К. М. Вебер и другие… Также он обращается и к композиторам-современникам: Б. Барток, И. Ф. Стравинский, Б. Бриттен, А. Шёнберг, О. Мессиан… Ну и, конечно же, исполнял И. С. Баха. К примеру, в 1935 году он дал цикл из 12 концертов, в которых исполнил практически все произведения немецкого композитора, написанные для клавира!
В чём же заключается секрет его успеха? Что выделяло его среди своих современников? Ведь, как мы знаем, в эту же эпоху на мировых сценах блистали и другие выдающиеся пианисты-виртуозы, в том числе и его два ровесника, два мэтра исполнительского искусства: Владимир Горовиц ( 1904 – 1989) и Рудольф Серкин ( 1903 – 1991). В чём «загадка Аррау» (И. Кайзер)?
Давайте посмотрим, что о нём говорят критики.
Лондонская «Sunday Times» после интервью с пианистом пишет: «Некоторые считают это чудом. Из всех инструментов, за исключением органа, фортепиано больше всего походит на машину… Никакого близкого контакта с инструментом посредством дыхания, никакого прямого влияния вибрации струн на исполнителя. Но Аррау одушевляет рояль… льется музыка – таинственная, бесконечная, живая».
Журналист газеты «London Times» Уильям Манн отметил в своей статье: «Есть пианисты, которые считаются выдающимися интерпретаторами Баха, Моцарта, Бетховена, Шопена или Листа. Аррау – единственный из ныне живущих исполнителей, игра которого в любой момент убеждает слушателей, что он выдающийся интерпретатор всех этих композиторов и многих других тоже». Бетховена на невидимом пьедестале Аррау можно вознести на самую высокую ступень. «Сам бетховенский космос согрет человеческим сердцем», — говорил пианист. Он брал это рыдающее сердце в сильные, добрые, мудрые руки. Но, действительно, завоевав славу великого интерпретатора Бетховена, он не менее известен исполнением Моцарта, Шуберта, Шопена, Листа, Шумана, Брамса, Дебюсси, Альбениса, Равеля и Шёнберга. Для своего поколения этот список не имеет себе равных».
Коллектив Берлинской филармонии в 1980 году оставил следующий отзыв: «Когда Аррау садится за рояль, все его существо излучает музыку, она льется сама по себе. Нет ни единого оттенка звука, которым бы он не овладел. Его пианиссимо звучит выразительнее и таинственнее, чем у других; его фортиссимо глубоко и беспредельно».
Вот некоторые мнения советских критиков: «Бетховенский дух, бетховенская мысль – вот что главенствовало у Аррау», — писал после концерта пианиста Д. Рабинович. Высокую оценку он дал также и исполнению концертов И. Брамса: «Вот где поистине покоряют типичные для Аррау интеллектуальная углубленность при тяготении к психологизму, проникновенная лиричность при волевом тонусе экспрессии, свобода исполнения при неуклонной, последовательной логичности музыкального мышления — отсюда кованость формы, сочетание внутреннего горения с внешним спокойствием и жестким самоограничением в выражении чувства; отсюда предпочтение, отдаваемое сдержанным темпам и умеренной динамике».
Л. Живов в своём отзыве после концертов исполнителя во время своего второго (и последнего) визита в Советский Союз отметил: «Аррау продемонстрировал блестящую пианистическую форму и показал, что он ничего не потерял как виртуоз, а главное — приобрел мудрость, зрелость интерпретации. Пианист не демонстрирует безудержного темперамента, не кипит, как юноша, но, подобно ювелиру, любующемуся через оптическое стекло гранями драгоценного камня, он, постигнув самые глубины произведения, как бы делится со слушателями своим открытием, показывая различные стороны произведения, богатство и тонкость мыслей, красоту чувств, в нем заложенных. И поэтому музыка в исполнении Аррау перестает быть поводом для демонстрации собственных качеств; наоборот, артист, как верный рыцарь композиторской идеи, как бы соединяет слушателя непосредственно с творцом музыки«.
А что же говорил сам маэстро?: «Избегать догматизма. И важнейшее – усвоение «поющей фразы», то есть такого технического совершенства, благодаря которому не существует двух одинаковых нот в крещендо и декрещендо». «Я стремлюсь, — говорил К. Аррау, — путём анализа каждого произведения создать себе почти визуальное представление о характере звука, который бы наиболее точно ему соответствовал». Вот ещё одно мнение исполнителя по поводу оперных парафраз Листа: «Это вовсе не просто показные виртуозные сочинения,- рассуждает Аррау.- Те, кто хочет возродить Листа-виртуоза, исходят из ложной предпосылки. Много важнее было бы снова по достоинству оценить Листа-музыканта. Мне хочется, наконец, покончить со старым недоразумением, будто бы Лист писал свои пассажи, чтобы продемонстрировать технику. В его значительных сочинениях они служат средством выразительности — даже в труднейших из его оперных парафраз, в которых он творил из темы нечто новое, своего рода драмы в миниатюре. Они могут показаться чисто виртуозной музыкой лишь в том случае, если их играть с метрономической педантичностью, что сейчас в моде. Но эта «правильность» — лишь дурная традиция, исходящая из незнания. Этот род верности нотам противен дыханию музыки, всему вообще, что зовется музыкой. Если считается, что Бетховена надо играть как можно свободнее, то уж в Листе метрономическая точность — полный абсурд. Он требует мефистофельского пианиста!»
Исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод, что Аррау – это пианист- художник, пианист-исследователь! Он трепетно относился к произведениям композиторов, пытался проникнуть в то состояние, в котором находился автор в момент творчества. Своим исполнительским искусством он достиг того, к чему стремятся все интерпретаторы – объединению в единое целое виртуозности и художественного смысла.
Автор статьи: Анастасия Алексеева, 06.11.2013.